28.12.1990
Заявление Эдуарда Шеварднадзе о своем уходе с поста министра иностранных дел СССР - одно из крупнейших политических событий года. По масштабам и возможному влиянию на ход демократизации в стране оно сравнимо с введением президентства в СССР, приходом к власти в республиках демократически избранных правительств и приходом Бориса Ельцина к руководству российским парламентом.

Своим благородным шагом Шеварднадзе сделал для перестройки едва ли не больше, чем всей предшествующей сверхполезной деятельностью на посту руководителя советского МИДа. Более того, прогрессивно настроенных дипломатов у нас много, и, надеюсь, Горбачев без труда найдет еще одного, кто сможет эффективно проводить в жизнь единственное пока плодотворное направление 'горбачевизма' - внешнюю политику в духе Шеварднадзе. А вот надежды на то, что в правительстве Рыжкова нашелся бы еще один человек, способный на шаг, аналогичный тому, который сделал Шеварднадзе, мало. И поэтому слава грузинскому или русскому Богу, что Шеварднадзе это сделал - и сделал именно сейчас, когда сам Горбачев выступает со все более и более жесткими претензиями на слишком сильную президентскую власть.

В своей политике постоянного лавирования между правым и левым флангом политических сил Горбачев в последнее время явно, может быть, сам того не замечая, дрейфовал вправо. Нам не так уж важно, делал ли он это под влиянием какого-то давления на себя или из-за того, что его собственный демократически-перестроечный потенциал близок к исчерпанию. Хотя само по себе направление его стратегии верно, реализует он ее в последние месяцы столь хаотично и материально расточительно, что плюсы с лихвой перекрываются минусами. Но Горбачев всегда отличался умением принимать правильные решения в трудной, экстремально заостренной ситуации выбора. Шаг Шеварднадзе поставил его перед таким выбором, и будем надеяться, что Горбачев воспользуется этим, чтобы нанести удар правым, реакционной части Военно-промышленного комплекса, чтобы расчистить почву для быстрого заключения союза с Ельциным (а тот, в свою очередь, также сделает шаг к этому союзу).

Словом, Шеварднадзе оказал такую же добрую услугу перестройке и, между прочим, лично Горбачеву-демократу, какую в свое время оказал Ельцин заявлением об уходе из состава Политбюро ЦК КПСС. Ни слова осуждения в адрес Эдуарда Шеварднадзе у меня, например, не находится. Он сделал лучшее, что мог сделать в этих условиях. Среди политических поступков года его поступок сравним только с решением Маргарет Тэтчер покинуть пост британского премьера.

Так как законы партийно-дипломатической негласности держат нас в неведении о всех побудительных мотивах решения Эдуарда Шеварднадзе, открывается простор для построения некоторых гипотез.

Шеварднадзе собирался уйти в отставку еще год назад, после выступления Главного военного прокурора Катусева на II съезде народных депутатов СССР, когда стало ясно, что более чем влиятельным силам в высшем руководстве страны удается отвести наказание от виновников тбилисской трагедии 8 апреля 1989 года. Будучи единственным грузином - членом Политбюро ЦК КПСС, то есть входя в высшее руководство страны в тот период, он не мог не ощущать от-чаяния от собственного бессилия в попытках хотя бы донести правду о событиях в Тбилиси до рядовых людей. И сегодня Шеварднадзе оказался перед перспективой еще раз очутиться в сходной ситуации.

Когда Шеварднадзе говорил об угрозе диктатуры, то, разумеется, он не имел в виду, что однажды двадцать или тридцать маршалов и генералов придут в кабинет Горбачева и объявят, что тот уже не является главой государства. Этот сценарий вообще невозможен. По-моему, Шеварднадзе опасается того, что президент, получив все многочисленные чрезвычайные полномочия, но не делая решающего шага в либерализации экономики, а потому оставаясь под дамокловым мечом обвинений в организации в стране голода и расширении почвы для мафиозных структур, вынужден будет реализовывать эти полномочия главным образом в направлении 'установления порядка' в бунтующих малых республиках. Ясно, что Грузия - один из первых кандидатов на введение 'президентского правления'. Ясно, что такое правление что в Грузии, что в Литве можно будет ввести только с помощью военной силы. Ясно, что в результате будет кровь. Малая или большая, но кровь. Этот сценарий реален, хотя на мой, например, взгляд, не на 100 процентов.

Если грузин Шеварднадзе ощущает это, то его решение об отставке более чем логично. Не имея возможности предотвратить такой ход событий, он громко заявляет об опасности и выходит из круга тех, кто хотя бы номинально будет причастен к принятию опасных решений.

Но подобный ход событий был бы трагедией не только для Грузии, но и для всей страны, для всей демократической перестройки.

И поэтому в широком смысле 'грузинский' мотив в решении Шеварднадзе отходит на второй план. Он просто, как Ельцин в 1987 го-
ду, публично заявил об опасности общенационального правого переворота. И хотя об этом много говорили и до Шеварднадзе, ясно, что весомость слов министра иностранных дел в данном случае - и в первую очередь для Горбачева и для 'генералов' - на порядок больше.

Если Шеварднадзе руководствовался такими мотивами, он, ра-зумеется, не останется ни на каком посту в правительстве Рыжкова и в кабинете министров при Горбачеве до тех пор, пока там будет существовать нынешний расклад сил.

Стоит задуматься и над перспективами личной судьбы Шевардна-дзе после заявления об отставке. Как утверждают, Борис Ельцин прокомментировал эти перспективы следующим образом: Шеварднадзе не сможет повторить его, Ельцина, путь, то есть вновь возникнуть на политической арене, но уже как сильная самостоятельная фигура. Не уверен, что это так.

Конечно, Шеварднадзе действует не вполне по сценарию Ельцина - не выступает активным критиком линии Горбачева во внутренней перестройке. Но он не пошел и по пути Бакатина, который, судя по всему, не сумел или не захотел вынести на публику свой конфликт с военно-промышленным комплексом, а потому в своей политической судьбе полностью зависим теперь от Горбачева.

У Ельцина была Россия, у Шеварднадзе есть Грузия. Маловероятно, чтобы нынешнее грузинское руководство сделало более чем разумный шаг по использованию внутреннего и международного авторитета Шеварднадзе в интересах создания не только суверенной, но и демократической Грузии. Но все-таки такой шанс, может быть, несколько оттянутый во времени, существует.

Другой вариант - использование Шеварднадзе в качестве авторитетного консультанта в структурах, наиболее близких Президенту СССР. Это реально, если, конечно, сами эти структуры хоть в какой-то степени станут более демократичными. Правда, печальный опыт почившего в бозе Президентского совета не внушает радужных надежд. Советники Горбачева из демократического лагеря отводятся на расстояние почти столь же стремительно, как и приближаются к президенту. Большевистские харизматические замашки и личные качества президента, как видится со стороны, не благоприятствуют долгой 'взаимной любви'. Не будучи знатоком дипломатического протокола, я, возможно, и совершаю ошибку, задавая следующий вопрос, но все-таки задам его: почему на вручение Горбачеву Нобелевской премии мира в Осло поехал не Шеварднадзе, человек, который более, чем кто-либо иной, помимо самого Горбачева, заслуживает эту премию за этот год с данной мотивировкой ее присуждения?
Так или иначе, но уход Шеварднадзе дал в руки Горбачева-демократа новый и очень сильный козырь. Поскольку таких козырей у него не так уж много, важно распорядиться им разумно. Воспользуется ли Горбачев этой возможностью, чтобы существенно ослабить персональное представительство правых в высших властных структурах? Ответ на это даст время.

Глядя из 2001-го
Если бы тогда я знал наших политиков и их дела лучше, многие оценки были бы точнее. Данный комментарий - типичная оценка случившегося демократом (тогда это слово было ругательным далеко не для всех), то есть человеком либо наивным, либо циничным. Впрочем, цинизм - родовое качество не только демократов. Я же, безусловно, тогда был слишком наивен в своем демократизме.

Кстати, это всего лишь второй номер 'Независимой газеты'. Можно сказать, еще ученический.